| Текст 53 Из статьи Геннадия Фарбера «Поедем в Царское Село…» Формула скорби. СПб., 1991. С. 17. Мы не знаем ни точной даты еврейской акции, ни точного числа расстрелянных. Мы почти не знаем их имен. Знаем лишь, что среди них были родные актера Ленинградского театра комедии И.Лурье: его мать Софья Марковна (1892 года рождения), отец Моисей Михайлович (1888), сестра Фаина Моисеевна (1925), дед Мендель Беркович; была семья Левенташ: отец, мать, два сына и дочь. В Пушкине погиб и брат моей бабушки Яков Борисович Бейлин (1900). Текст 54 Из статьи Константина Воеводского «Несколько штрихов к Формуле скорби» Ами. 1991. 30 мая. № 9 (17); также сокращ. Публикация: Формула скорби. СПб., 1991. С. 21. В Пушкине во время оккупации погибла моя бабушка Ида Самойловна Воеводская (в девичестве — Кадышевич). <…> 18 октября к ним нагрянули из гестапо. <…> Деда (русского. — К.П.) стали бить и били до потери сознания. Очнулся он вечером у ограды Екатерининского парка, окровавленный. <…> Кто-то рассказал ему, что видел как расстреляли несколько человек, среди них одну женщину… Текст 55 Заявление свидетельницы Авериной А.К. ЦГА г. С.-Петербурга, ф. 8557, оп. 6, № 1095, л. 96. В деревне Шаглино жили беженцы из Пушкина — еврейская семья: муж, жена, три дочери и сын 10 лет. Немцы увезли в Пушкин двух дочек, после забрали третью дочь. Жене же старостой дер. Шаглино было приказано явиться в Гатчину в сельскую комендатуру, откуда она больше не пришла. Забрали мальчика. А мужчина был сердечный больной, он уже лежал и не поднимался. Зайдя к нему (он просил прийти к нему его навестить) на следующий день, жившая в избе женщина показала нам его уже мертвого и рассказала, как немцы били ногами и палкой его. Весь он был черный. Текст 56
Из заявления свидетеля Мусатова К.В., доцента Ленинградского института инженеров молочной промышленности ЦГА г. С.-Петербурга, ф. 8557, оп. 6, № 1095, л. 100. Моих двух сыновей, заподозрив их как евреев, избили, заставили 6 октября на сквозняке, на мраморном полу раздеться донага и упрятали в подвал. Очевидно, обнажение тела требовалось для установления обряда обрезания. Текст 57 Из объяснения Гончаровой Татьяны Ивановны в Чрезвычайную Комиссию по расследованию злодеяний, чинимых немецко-фашистскими захватчиками в г. Пушкин ЦГА г. С.-Петербурга, ф. 8557, оп. 6, № 1095, лл. 88–89. Вскоре после занятия Пушкина немцы занялись отбором населения, по происхождению хоть чем-нибудь причастным к немецкой нации; поставили этих людей в привилегированное положение в смысле питания и работы, а затем, не считаясь с их желанием, выслали их в Германию. Оставшиеся граждане пухли и гибли от голода, изнемогая от непосильной работы. Текст 58 Из объяснения Клейн-Бурзи Лидии Михайловны в Чрезвычайную Комиссию по расследованию злодеяний, чинимых немецко-фашистскими захватчиками в г. Пушкин ЦГА г. С.-Петербурга, ф. 8557, оп. 6, № 1095, л. 82. Со средины октября после регистрации комендатуры немки стали работать при кухнях воинских частей, получая там кроме питания при кухнях еще полный солдатский паек на себя и своих иждивенцев, эстонцы, финны и латыши получали также пайки из своих миссий и, таким образом, не голодали. В конце января и начале февраля все эти национальности были на 100% эвакуированы из Пушкина по своим странам. Текст 59 Из статьи Евгении Шейнман «Невероятная история одной семьи» Ами. 1999. 31 мая. № 10 (207). В 1932 году в Пушкин из г. Прилуки Черниговской области приехали два брата. <…> Один из них, Хаим Клугман, вскоре привез из Прилук жену Софью (урожд. Левитину) с двумя дочками. <…> В 1937 году родилась Нина, летом 1940 — Давид (домашние звали его Вовкой). <…> 22 июня 1941 года их жизнь круто изменилась. Отца вызвали в военкомат, но освободили от службы в армии «до особого распоряжения»… Семью предстояло срочно эвакуировать! Но Ниночка заболела буквально накануне отъезда, признали дизентерию, и в эшелон — как оказалось последний — их не пустили. Отец ушел в Ленинград — там в двенадцатиметровой комнатушке жила его сестра. Вернулся — пешком — сильно огорченный. «Тетя Майя согласна нас принять, но там нельзя жить без прописки». Утром 17 сентября он снова ушел в город. <…> Было 12 часов. Радио передавало сводку: «…ожесточенные бои… соединения Красной Армии оставили пункт N…». Мать выглянула во двор, вскрикнула: «Немцы! Пункт N — это Пушкин». Первая мысль — если бы знали, что они так близко, ушли бы с отцом. Дети смутно помнят как прошел следующий месяц. Из дома почти не выходили… <…> Во дворе, конечно, знали, что они — евреи, да это и не скрывалось. В один из октябрьских дней Зина, пробегая по двору, услыхала: «До каких пор у нас тут будут жить жиды!» Мать Зинин рассказ подтолкнул к решительным действиям. Она твердо решила: завтра надо уходить. Наутро согрела воду, чтобы помыть детей перед уходом… И в тот момент… послышался топот, крики — нагрянули немцы. «Где евреи?» — с этим вопросом они ввалились к ним в квартиру. Мать мгновенно показала наверх — удивительная реакция! Немцы послушно потопали на второй этаж, и за несколько минут, выгаданных благодаря этому маневру, мать одела младших и приготовила мешочек с едой. <…> Немцы не заставили себя ждать — разъяренные, они вытолкали семейство во двор, впихнули в машину и увезли. Гестапо располагалось в дальнем от Лицея крыле Екатерининского дворца, в комнатах и кабинете Александра I. Вход был из Собственного садика, у Агатового павильона. Мать с детьми втолкнули в огромный подвал; его зарешеченные окна выходили на парадный двор. Подвал был почти пуст — там и сям группки людей, приглушенные разговоры. На «новеньких» никто не обратил внимания. Недалеко от них расположились две еврейки — мать и дочь. Мать тупо и отрешенно молчала, а дочь расхаживала со словарем и заучивала немецкие слова. Неужели она надеялась в чем-то убедить нацистов? Ближе к вечеру лязгнули замки и в подвал втолкнули громко возмущавшуюся женщину лет сорока. Увидев мать, окруженную «выводком», она набросилась на нее: «А вы как сюда попали?». «Нас выдали, — объяснила мать, — сказали, что мы евреи, а документов нет, пропали». «Какие вы евреи?! — вскричала странная женщина. — Откуда ты это взяла? Кто это может доказать без документов!» И мать твердо решила: надо спасать детей, доказывать, что они не евреи. Наутро их всех повели наверх, на допрос. В светлой пустой комнате было двое немцев: пожилой офицер и переводчик. Офицер задавал Софье вопросы через переводчика. — Ты еврейка? — Нет. — Почему же ваши соседи сообщили, что в их доме живет еврейская семья? <…> — Наверно, потому что мой муж еврей. <…> Сквозь подступающую дурноту она услышала голос переводчика. Зная идиш, она уловила смысл произнесенной им фразы, якобы перевода ее неосторожного высказывания. — Это ложный донос — они хотели поживиться нашим имуществом. Это обман с целью грабежа. Офицер задал еще несколько вопросов. Мать взяла себя в руки, отвечала довольно четко, но переводчик «улучшал» ее ответы. Наступил кульминационный момент. Офицер указал рукой на небольшой столик… Переводчик пояснил: «Положи мальчика на стол и сними пеленки». Офицер склонился над голеньким ребенком. «Вовка спас всех нас», — мать любила повторять впоследствии. Дело в том, что мальчик не был обрезан. <…> Офицер ушел. Немец-переводчик сказал матери: «Можешь забрать детей и уходи поскорее». Она прониклась к нему таким доверием, что сказала: «Дети сутки ничего не ели, их надо накормить». Он, ни слова не говоря, вышел и через пару минут вернулся с полным котелком каши и пакетом галет. Ложка была одна. Он терпеливо ждал, пока все поели, вывел их на улицу и показал на бредущую мимо колонну: «Это ведут выселенных из прифронтовой полосы. Идите с ними, сейчас вам надо затеряться в толпе». «Нельзя ли зайти домой за вещами и продуктами» — взмолилась мать. «Нет, — резко бросил он, — тебя снова выдадут». И они побрели с колонной. Их гнали в сторону Гатчины. 14 октября уже лежал снег. Текст 60 Устное сообщение Койфман Паулины Иосифовны, члена Санкт-Петербургского общества евреев — узников гетто и концлагерей, записанное К.Плоткиным 16.01.2001 г. МЕНК, ф. С/66. Немцы, войдя в город, вешали евреев на столбах. Когда они ворвались в убежище, где скрывалась семья Койфман, и потребовали, чтобы коммунисты, комсомольцы и евреи вышли, соседи их не выдали. Через месяц семья в общей толпе эвакуированных ушла в Гатчину, где содержалась в концлагере с ноября 1941 г. по апрель 1942 г. Текст 61 Из статьи Константина Воеводского «Несколько штрихов к Формуле скорби» Ами. 1991. 30 мая. № 9 (17); также сокращ. Публикация: Формула скорби. СПб., 1991. С. 21. …Анна Германовна Кенигсберг… получила спасительное предложение от медсестры санатория Грабовской (имени ее я не знаю) уничтожить свои документы и уйти в деревню вместе с нею и сыном-подростком Сережей. Каким-то образом они оказались в конце концов в Кингисеппе, где Анна Германовна и прожила до конца войны, а Сережу немцы застрелили на улице… Мать и дочь Мурашовы как-то сумели устроиться в прислуги к немецкому офицеру, который, зная об их национальности, тем не менее молчал. <…>
Другие материалы по теме
Источник: http://school.ort.spb.ru/library/torah/code/2t.htm | 
